Сириус (История любви и разлада) - Страница 39

Сириус не без колебаний передал этот документ Томасу. Посмеется или рассердится? Или примет с надменным научным беспристрастием как данные о психике подопытного? Сириус так и не узнал, что думал по этому поводу Томас. Великий психолог держался уважительно, можно сказать, с почтением, и спросил только, позволит ли Сириус сделать две копии: «для лаборатории и чтобы показать, если не возражаешь, некоторым моим друзьям»

То, мистическое по всей видимости, переживание пробудило в Сириусе новый интерес к религии. Через кого-то из гостей Томаса он открыл для себя мистическую литературу и вскоре тратил большую часть времени на Святую Катерину Сиенскую, Святого Ионана, Якоба Беме, Веданту и тому подобное. Эти труды раздобыл для него Томас, и пахнул он при этом едко и неодобрительно, хотя на словах и на деле сочувствовал исканиям воспитанника.

Сириусу очень хотелось порассуждать о религии с искренним и верным ее приверженцем, но в кругу доверенных друзей Томаса таких не было. Все они придерживались строго научных взглядов, или же говорили: «Чувствую, что в религии что-то есть, но что — бог знает!». Беседы с такими людьми только разжигали в Сириусе голод по духовному общению, но не утоляли его.

Бывало, он мыкался у дверей церкви или часовни, глядя, как паства собирается на службу или расходится по домам. Напрягая свой тончайший слух, он ловил отзвуки песнопений, молитв и проповедей. Сознавая, что его, как простую собаку, не допустят в храм, он чувствовал себя отверженным и униженным — и с тем большей готовностью верил, вопреки усмешкам скептиков, что в этих священных стенах человек достигает высших сфер.

Однажды стремление к истине толкнуло его на безрассудный поступок. Стояло лето, зной накатывал волнами. Сириус смотрел, как верующие входят в методистскую часовню. Вопреки обычаю, с началом службы двери не закрыли. Из дверей к Сириусу текли ревностные молитвы и воодушевленное пение. Для его тонких чувств музыка была грубой, исполнение вульгарным, но самое несовершенство их внушало, что это — лишь бегло набросанный символ чего-то высшего. Стихотворение может выражать душу, даже если набросано небрежными каракулями. Оглушенный и зачарованный варварскими звуками, Сириус шаг за шагом взошел на крыльцо и перешагнул порог. Собравшиеся молились, священник стоял, благочестиво прикрыв глаза. Голос его звучал елейно и раболепно. Под установленными словами о покаянии и благочестии не было настоящего переживания. Священник твердил о греховности рода человеческого и подобострастно просил у бога прощения и вечного блаженства для себя и паствы. Спины склоненных в молитве верующих напоминали спины овец в загоне, но пахли они в тот жаркий день слишком по-человечески.

Закончив молитву, священник открыл глаза и увидел стоящего в проходе крупного пса. Указав на Сириуса пальцем он трагически воскликнул: «Кто привел зверя в дом Божий? Изгоните его!». Несколько черных пиджаков и полосатых брюк надвинулись на Сириуса. Люди ожидали, что собака отступит, но Сириус стоял твердо, подняв голову и ощетинив шерсть. Глухое рычание, подобное дальнему грому, остановило нападавших. Сириус огляделся. Все глаза были обращены к нему: одни с гневом, другие с насмешкой. Когда он медленно повернулся к выходу, гонители шагнули вперед. Один произнес: «Хороший пес, иди домой!», а вот другой вздумал пригрозить псу зонтиком и неразумно уколол его в ляжку. Сириус развернулся как ужаленный, оглушительно рявкнул, и люди отшатнулись. Сириус постоял, дивясь своей легкой победе и усмехаясь про себя. Шерсть у него на загривке улеглась, он лениво махнул хвостом и шагнул к дери. И тут его разобрало озорство. Уже в дверях он снова обернулся к молящимся и, без слов, но чисто и точно, пропел рефрен гимна, звучавшего, когда он вошел. Он уже выходил из церкви, когда внутри взвизгнула женщина, и священник натужно выдавил: «Друзья, я думаю, нам следует вновь обратиться к молитве!».

Бывало, Сириус шагал под барабаны Армии Спасения, порой настолько забываясь, что присоединял свой голос к звукам трубы. Служба под открытым небом внушала ему, как он объяснял Томасу, иррациональное чувство спасения. Больше всего волновал душу гимн, неизменно исполняемый с большим чувством: «Омыты кровью Агнца». Сириус каждый раз присоединялся к пению, только очень тихо. Ему было не понять, как образы гимна согласуются с религией любви, но пение имело над ним странную власть. Смутно и неопределенно Сириус ощущал, что этот гимн объединяет всё, что было в нем нежного, с волчьими чертами его натуры. Он вновь чувствовал искушающий запах убитого барана и убитого пони. Чудилось ему, что конфликт между кровожадностью и жалостью наконец разрешен, что он омыт от вины. Для этого не было разумных оснований, но так он чувствовал. Он, вместе с этими двуногими животными, каким-то чудом возлагал тяжесть своих грехов на Агнца и в примитивном экстазе сливался с другими. Каждый терял себя в олицетворенном духе общего. Опьяненный разум уже не пытался ясно мыслить и точно чувствовать, отдаваясь коллективному сознанию, представлявшемуся в этим минуты универсальным, вселенским — воплощенным единством всех индивидуальных душ мира. Так чувствовал Сириус, когда варварские мелодии проникали к нему в мозг. Между тем другая часть его сознания слышала в реве труб, грохоте барабанов и шуме человеческих голосов вой чужой стаи в джунглях. Не здесь, говорила бунтующая часть его сознания, не в отказе от ясности мыслей и чувств ради теплого ощущения общности, обретается духовная суть, единая для него и этих гуманоидов. Дух следует искать в наиболее оформленной, выраженной личности и сознании: например, в редких мгновеньях духовного согласия с Плакси, когда под всеми различиями и разногласиями они открывают единую основу. Да, и нечто в этом роде, хотя и по-другому, он обретал с Томасом, когда два разума двигались навстречу друг другу по крутой тропе спора, пока не сходились на вершине, с которой, казалось, им открывается целая вселенная.